Всё и ничто / А. Холл ; [пер. с англ. Т. П. Матц] - Араминта Холл

Рут ненавидела устраивать праздники и вечеринки. Она нервничала, казалась себе неловкой и буржуазной, хотя наверняка смешно было бы даже надеяться, что она такой не была на самом деле. Сегодня было еще хуже, потому что каждый раз, когда она пыталась сделать что-нибудь полезное на кухне, она чувствовала, как Эгги выпускает колючки и атмосфера становится напряженной. В конечном итоге она предпочла уйти.

Она прошла в гостиную, уселась там с Хэлом и начала читать ему книги, которые подарили родители. Он устроился у нее на коленях, и она взяла его пальчик и принялась водить им по синим туфлям, красной футболке, желтым шортам.

— Синий, — сказала она мальчику. — Ты можешь сказать «синий»?

Но он спрятал личико под ее рукой, и сердце ее охватила безмерная любовь к нему. Она поразилась своей уверенности, что даже если с ним что-то не так, это не имеет значения: она будет любить его еще сильнее, защищать его от мира, в котором существуют не только добро, но и зло.

Вошла Бетти, пристроилась на подлокотнике кресла, в котором они сидели, и положила головку на плечо Рут.

— Привет, солнышко, — сказала Рут. — Я пытаюсь научить Хэла узнавать цвета.

И Бетти, ради разнообразия, не стала указывать, что Хэл не умеет говорить, потому что он глупый, или кричать на Рут. Она взяла руку брата и стала рассказывать ему, какие есть цвета в мире. Рут откинулась на спинку кресла, чувствуя, как трепещет сердце. Самое лучшее в замечательных моментах — это их непредсказуемость.

Когда она в следующий раз заглянула посмотреть, как идут дела у Эгги, у той не получилась глазурь на печеньях, и Эгги соскабливала ее и была вся пунцовая. Рут сказала, чтобы она не расстраивалась, но у Эгги был такой вид, будто она вот-вот расплачется, и Рут сочла за лучшее снова уйти.

Она отправилась в сад, чтобы посидеть с матерью и выпить бокал вина. Она была взвинчена всем происходящим, и алкоголь сразу ударил ей в голову. Кристиан был таким странным. Она не могла позволить себе поверить, что, если она разрешит ему остаться, жизнь станет другой. Она даже не была уверена, что другой — значило бы лучше. Она чувствовала, что ее взгляд на жизнь легко может оказаться прямо противоположным и она предлагает Кристиану фальшивую реальность. Она определенно не считала себя способной выдать истину в последней инстанции, к тому же прекрасно видела свою долю вины во всей этой чехарде. Но, тем не менее, они оба пытались избавиться от чего-то, и это было приятно.

Мысль была опьяняющей. Возможность удержать мужа, снова склеить семью, добиться прочных взаимоотношений, иметь возможность разделить груз, ложащийся на плечи, а не тащить его в одиночку, иметь кого-то, с кем можно поговорить. Вот только меняются ли люди на самом деле? Что, если он все это делает не всерьез, а только чтобы остаться? Тогда ничего не выйдет, а третий раз наверняка будет еще более болезненным, чем второй, который хуже первого, потому что на этот раз она в чем-то винила и себя. Но если он не всерьез, зачем он тогда вообще беспокоится? Она откроет ему дверь, и пусть себе идет в новую жизнь, с ночами по кабакам, молодыми женщинами и бесконечными вечеринками. Ей всегда представлялось, что именно этого ему хочется. Но тогда непонятно, отчего он не ухватился за подвернувшуюся возможность.

— У Эгги все под контролем? — спросила ее мать.

— Что ты о ней думаешь, мама?

— Я не из ее поклонниц. — Мать вытянулась в шезлонге, подставив лицо солнцу.

— Я тоже, — сказала Рут. — Вот только не могу определить почему.

— Ну, она чересчур идеальна и вежлива, черт побери. Таких людей не бывает. Не стоит доверять людям, которые никогда не обмишуриваются или не предлагают тебе пойти к такой-то матери.

Рут засмеялась:

— Мне стоит написать об этом в «Viva».

— Но это правда, милочка. Я наблюдала, как ты предлагала ей помочь в своей собственной кухне. Это же курам на смех. И видела, как она на тебя смотрела, когда отдавала Хэлу свой подарок. Если честно, мне кажется, что она с приветом.

— Думаю, я от нее избавлюсь, а когда у нас не будет няньки, я, скорее всего, потеряю работу, потому что следующая няня наверняка будет не лучше и мне постоянно придется отпрашиваться.

Мать Рут при этих словах дочери села прямо:

— Немедленно прекрати, Рут, ты как тот чертов поезд-беглец. Одна проблема, как снежный ком, цепляет на себя другую. Если бы я думала, как ты, я бы никогда ничего не сделала, столько бы сразу всего навалилось. Можно поискать решение этой проблемы, где-то оно есть. Мы с папой будем рады приехать на пару недель, если ты действительно больше не можешь отпрашиваться с работы.

— Правда?

Но тут зазвенел дверной звонок, и Рут пошла открывать, и минут через двадцать в доме уже набралось по меньшей мере тридцать человек гостей.

Подружка Тоби, как и предполагал Кристиан, оказалась сногсшибательной красоткой, и, как и следовало ожидать, он совершенно на нее не прореагировал.

— Просто любопытства ради, сколько ей лет? — спросил Кристиан у Тоби, наблюдая, как Габриэлла помогает его жене организовать игру в музыкальные салки.

— Двадцать семь.

— Выглядит моложе. Я думал, ты сейчас скажешь: семнадцать.

— Не глупи. Мне почти сорок. Наверняка это было бы незаконно или что-то в этом роде.

Кристиан рассмеялся.

— Что-то в этом роде.

В прошлом году он здорово набрался, и, когда гости разошлись, Рут накричала на него за то, что он не помогает ей убраться, а он заявил, что больше всего ненавидит ее во время их детских праздников. Почему? — спросила она. Потому что ты напоминаешь мне мою мать, всех гребаных матерей в истории. И она сказала: но ведь я мать. И его тогда переполнило безмерное сознание несправедливости, как будто кто-то забрал его жизнь, пока он отвернулся. Кем ты хочешь, чтобы я была, заплакала она. Я ведь не могу быть всем, сам понимаешь. Он тогда ушел, но ему хотелось схватить ее, встряхнуть и спросить: а почему бы и нет? Почему она не может быть всем, как ему хочется? Почему все не может быть только для него одного?

— Ты не пьешь? — Тоби показал бутылкой пива на стакан Кристиана с водой.

— Нет. Что-то не хочется.

— Как у тебя дела с Рут?

— Ничего. У нас пока не было случая как следует поговорить. Она очень обижена и зла.

— Думаешь, она позволит тебе остаться?

— Не знаю. Пока это кажется невозможным. Хотя мне действительно ужасно жаль. Я знаю, дело не только во мне, она во всем этом тоже роль сыграла. Похоже, даже если нам удастся договориться, сердце будет болеть еще много месяцев. Я стараюсь изо всех сил, но не думаю, что она мне верит.

Тоби сорвал листик с куста и рассеянно смял:

— Ты прав, дело не только в тебе. Ты знаешь, я люблю Рут, но она сильная женщина, у нее повышенные требования.

— Знаю. Думаю, мы оба такие. Полагаю, если мы останемся вместе, нам стоит во всем разобраться и двигаться дальше.

— Думаю, самое время для вас повзрослеть, — сказал Тоби. — Я подумываю предложить Габриэлле перебраться сюда, ко мне.

— Серьезно?

— Да, она не из тех, кто будет терпеть мои выкрутасы. Пора мне встретить женщину, которая сможет послать меня подальше, если я себе напозволяю.

— Как ты думаешь, это только мы такие уроды, — спросил Кристиан, — или все остальные мужики тоже?

Тоби улыбнулся:

— Ставлю на всех мужиков.

— Рут говорила мне это долгие годы, но до сего времени я не воспринимал это всерьез.

— Ну да, это вроде как бросить курить, верно? Знаешь, что вредно, но для того, чтобы бросить, надо как следует захотеть.

Кристиан уже было открыл рот, чтобы ответить, когда услышал звук. Звук был очень громким и настолько не похожим ни на что, слышанное им раньше, что он уронил стакан. Он огляделся и заметил, что все собравшиеся в саду гости прореагировали так же.

Даже дети замерли и перестали кричать впервые за этот день. Он поискал глазами своих детей и увидел Бетти, стоящую рядом с Рут. Но не мог найти Хэла. Он торопливо оглядывал сад, его охватывал животный страх.

Детские праздники сводили Рут с ума, доводили до того, что ей казалось — еще немного, и она рухнет на пол полной развалиной. Она руководила идиотской и утомительной игрой в музыкальные салки, когда услышала этот визг. Рут была немного навеселе, только в таком состоянии ей удавалось продержаться во время детских праздников, поэтому на мгновение подумала, что визг ей померещился. Но тут она взглянула на лицо Габриэллы и сообразила, что звук наверняка раздался, причем оглушительно, в реальном мире. Ее первая реакция была нелепой. Она почувствовала раздражение, что нечто подобное случилось именно тогда, когда она только что обнаружила, что Габриэлла вовсе не была кошмаром, как можно было предположить из-за ее невероятной красоты. Даже стыдно вспоминать, как они с Сэлли и ее подругой Дженни смеялись, что таких женщин, как Габриэлла, нельзя приглашать туда, где собираются женщины старше тридцати, особенно если ваши животы растянуты после нескольких беременностей. Можете мне поверить, заметила тогда Сэлли, мое тело чертовски недурно для моего возраста, у меня нет детей, и все равно рядом с ней я чувствую себя полным дерьмом. Это ты хорошо сказала, кивнула Дженни, особенно если учесть, что ты поместила ее на обложку номера «Viva», который выйдет завтра, а журнал рассчитан на таких, как я. Сэлли засмеялась: